— Ты ведь знаешь, у меня были важные дела.
— Из-за которых ты не мог прилететь даже на несколько часов, — заметила женщина, — я помню.
— Я ведь тебе объяснял.
— Я помню, — снова повторила она.
— Кажется, мы начинаем ругаться. Она улыбнулась.
— Кажется, да. Он взглянул на нее.
— Не могу понять, когда ты говоришь серьезно, а когда шутишь.
— Как и я.
— По-моему, мы идеальная пара, ты не находишь?
— Да, — согласилась она, — по-моему, тоже. Он любил ее и за эти удивительные переходы, когда при любой надвигающейся размолвке или ссоре она умела улыбнуться и разрядить грозу, не доводя до разрыва.
— Ты знаешь, — сказал Кемаль, уже въехав в город, — я, кажется, впервые понял, кто ты такая.
— Да? — удивилась женщина. — Это интересно. И кто же я?
— Идеальная женщина для любящего мужчины. Кажется, была такая пьеса.
— Никогда не слышала. Но все равно приятно. Я должна вернуть комплимент?
— Не обязательно.
— Ты становишься слишком скромным.
— Это возраст, — пробормотал он, — мне уже скоро будет пятьдесят.
— Еще не скоро, — запротестовала она, — ты совсем не старый. И с твоей стороны просто некрасиво напоминать о моем возрасте.
— Я разве напоминал?
— А кто спросил о дочери? Ты знаешь, у нее должен быть ребенок. Я буду бабушкой, Кемаль. Представляешь: бабушкой! — Она произнесла эту фразу сначала по-английски, затем по-французски. Жители Луизианы традиционно хорошо говорили и на французском языке.
— Ты будешь самой очаровательной бабушкой в Америке.
— И ты будешь встречаться с бабушкой? Вот тогда ты можешь вспомнить и о своем возрасте.
— А я о нем все время помню, — угрюмо ответил он, — и еще о многом другом.
— Ты можешь остановить автомобиль? — вдруг спросила она.
Он удивленно взглянул на нее, но нажал на тормоза, останавливая машину. Она посмотрела ему в глаза и вдруг, нагнувшись, приблизила лицо и первой поцеловала его. Поцелуй был долгим, словно они проделывали это в первый раз. Очень долгим. Они на секунду забыли обо всем на свете. И в этот момент в стекло кто-то требовательно постучал.
— Черт возьми, — пробормотал Кемаль, — кажется, даже здесь нам не дадут спокойно сидеть. У дверей автомобиля стоял полицейский.
— Простите, — вежливо сказал он, — но здесь нельзя останавливаться.
Вам нужно проехать немного вперед.
— Спасибо, офицер, — улыбнулся Кемаль, — мы сейчас проедем. Извините нас.
— Ничего, — улыбнулся полицейский, — вы делали это так здорово, что мне не хотелось вас отвлекать.
Сандра улыбнулась.
— Благодарю вас, — сказала она на прощанье. Они проехали немного вперед.
— Кажется, нам придется остановиться еще раз, неожиданно нахмурилась Сандра, у нас просто нет другого выбора.
Он снова взглянул на нее.
— Что случилось?
— А ты не догадываешься? — так же мрачно спросила она.
— Что-нибудь случилось?
— Конечно.
— Ничего не понимаю. Почему нам нужно останавливаться?
— Отель рядом, — показала она на здание с правой стороны. И широко улыбнулась.
— Господи, — прошептал он, — ты действительно необыкновенная женщина.
Я согласен.
И повернул автомобиль к отелю.
Они никогда не уставали друг от друга. Каждая встреча, десятая, сотая, тысячная, словно открывала нечто новое в каждом из них. Это было даже не влечение, это было нечто необъяснимое и тревожное. Люди называли это Любовью, а ему казалось это погружением друг в друга. И чем глубже бывало погружение, тем интереснее бывали они друг для друга, открывая в своем партнере новые, ранее неизвестные черты. Только интимное общение способно обнажить человеческую душу и выявить все качества характера. Только здесь отчетливо виден характер человека — замкнутого или открытого, благородного или подлого, доброго или злого. Только в эти моменты человек сбрасывает маску, становясь самим собой. И, может быть, худшая из профессий — лицедейство «жриц любви», умудряющихся притворяться даже в эти мгновения откровений. Но лишь когда применяются механические приемы любви, не способные затронуть душу женщины. И только подлинное чувство, коснувшись души самого развращенного существа, способно преобразить его, даруя истинное, а не притворное наслаждение своему партнеру.
Справедливости ради стоит отметить, что у некоторых категорий людей душа давно атрофировалась и просто не способна на настоящее чувство, встречающееся как истинная ценность очень редко и не у всех.
Смятые простыни и лежавшая на кровати Сандра — он постарался запомнить все это, виденное им много раз и ставшее для него таким близким и родным.
— Кемаль, — позвала она, словно он был где-то далеко.
Он взглянул ей в глаза: ее лицо было близко.
— В последнее время мне бывает страшно, — призналась она.
— Почему?
— Мне кажется, мы скоро расстанемся.
— Ты с ума сошла.
— Не знаю, у меня такое предчувствие.
— У тебя сегодня какое-то непонятное настроение.
— Да, наверное, — согласилась она.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, просто у меня плохое предчувствие. У тебя никого нет, Кемаль?
— Подходящее время для сцены ревности, — прошептал он.
— Я серьезно.
— С чего ты взяла?
— Когда мы встречались раньше, я чувствовала в тебе какую-то недосказанность… И это меня даже радовало. Ты всегда был немного сдержан. Но с годами я начала чувствовать, что тебя что-то мучает. Это была не Марта, в этом я уверена. И, может, даже не женщина. Это нечто другое, субъективное, чему я не могу найти нормального объяснения. Но оно всегда в тебе. Оно всегда присутствует рядом с тобой.